Диалог Оксаны с Ириной о Тоше и Кунте.

Июльское пребывание в Санкт-Петербурге принесло знакомство с участницей кунтовских событий 80-х. Спасибо Ирине за рассказ, через него мы можем прикоснуться к событиям тех лет. Примечание: в те годы Тоша называл себя Яном.

Оксана: – А как Тоша к Вам попал? Как вы познакомились?

Ирина: – Через знакомых. У меня умерла бабушка, и я осталась одна в квартире: 56 метров, я и ротвейлер. Та комната, в которой жила бабушка, пустовала, там только цветы были. И меня спросили, не соглашусь ли я на две недели, чтобы… и говорят, да ты не бойся! А я говорю, а что мне бояться? У меня был очень хороший ротвейлер. Его звали Ян, ротвейлера. Ну, и когда мне сказали, что этого человека тоже зовут Ян, я говорю, ну, пусть живёт, если он не вредный. Так вот и произошло это все. И жили мы замечательно совершенно. Я вообще и не представляла, что оч¬¬¬ень многие с ним на Вы и шепотом.

Оксана: – Долго вместе жили?

Ирина: – Год и восемь месяцев, да. Пока «большой дом» не забрал. Они бы его забрали раньше, просто он был с меня примерно ростом. Я – 1.75-1.76. И у меня были японские снегоступы: у меня нога большая, а они были мне еще и велики. И была куртка Тошина, которую мы все носили. Мой муж, который еще не был моим мужем, его «большой дом» вычислил сразу – он был с бородой и ниже нас. Им нельзя было ошибиться, его спугнуть. С моей собакой выходила я в этих снегоступах и в этой куртке, и Ян. И они никак не могли понять, кто есть кто.
Он был худой, я тогда 62 кило была, и собака идет, и все с «Беломором». И они все вычисляли, кто есть кто, кто же есть кто. В общем, два месяца вычисляли. А мы затеяли ремонт, ободрали обои, и он пошел их выкинуть. Он вообще мало выходил, но если выходил, то с собакой на прогулку. А тут он без собаки, с обоями. И они решили рискнуть: собаки нет, им не так стремно. Потом они пришли через день, по-моему, и какие-то корочки показали, что «мы из большого дома», и начали какой-то обыск производить и чего-то. Они изъяли картинки, сколько было, все изъяли. Ну, и нас забрали – меня и Жору – в «большой дом».

Оксана: – Там страшно было?

Ирина: – Тогда – нет. Я с ними дел особо не имела, и я все спрашивала: «А где картинки»? Они говорят: «А не волнуйтесь, давайте с Вами поговорим, Вы ответите – потом картинки». Я говорю: «Вы знаете, я человек очень нервный, я очень переживаю, это подарки, я не могу сосредоточиться на Ваших вопросах». Я очень вежливо разговаривала, очень убедительно: «Пока эти картинки не окажутся у меня в руках, я думаю только об этом. Я ничего не понимаю, что Вы говорите. Я не могу вспомнить, о чем Вы спрашиваете. Я не могу с Вами разговаривать». И они: «Отдай ей эти картинки». Я вот так села с этими картинками и решила, что бороться вряд ли они будут. Ну, я такой дрищ, что со мной бороться? Так села, и после этого стала разговаривать: «Как Вы познакомились?» – «Как? Вы понимаете, мою собаку зовут Ян. Я вышла к метро, я позвала собаку. Оглянулся и подошел молодой человек, спросил, что я хочу. Оказалось, что его тоже зовут Ян».

Оксана: – А что его Ян? Он же Владимир.

Ирина: – Ну, так-то Ян, Тоша.

Оксана: – Так называли его Ян, да?

Ирина: – Он мне представился как Ян. Потом я узнала, что он еще и Тоша. Ну вот, и говорю: «Он учился на биофаке. И я. И как-то вот мы познакомились». «А вот Вы знаете, что он руками лечит?», – спрашивали они. Я говорю: «Что вы? Я сама медсестра, у меня дедушка медик, у меня бабушка врач. Что Вы мне такое рассказываете? Вы думаете, я дура?» «Вас он не лечил»? Я говорю: «Я здорова». То есть, разговаривать было со мной им достаточно так вот сложно. Я все про собачек, да про лес, да туда, да сюда. «А что он делал у Вас»? Я говорю: «Ну, жил. Комната свободна, по хозяйству помогал, с собакой гулял, вот ремонт делаем, на работу, говорю, со мной ходил, мы убирали». То есть, все так культурно. «А Вы не видели»? «Нет, ну что Вы? Ничего не видела». Я говорю: «У меня папа художник, он ему краски какие-то доставал». То есть, им не к чему было прицепиться совершенно. «Рисовал»? «Рисовал». «В лес ездили»? «Ездили». «А этот кто»? «А это, говорю, – мой будущий жених, ну, в смысле, будущий муж, мой жених». Так все и произошло. Потом его выпустили, но уже отселили к жене и запретили жить в моей квартире. Она жила в другой части Кировского проспекта, так что мы все равно виделись. Потом вот он на Белое море собрался, всех своих учеников просил с ним поехать. Не знаете эту историю? Ну, то, что он поехал на Белое море?

Оксана: – Знаю, да, что на Белое море и там потом его нашли.

Ирина: – Да, я работала в яхт-клубе. Он попросил достать такой… по-моему, это называется парусный шелк. Я ему достала, поскольку яхт-клуб и там – паруса, парусных дел мастер. А я там была вахтенным матросом, то бишь, охраняла территорию с собакой, очень хорошее место было. Я ему достала этот шелк, он сшил рюкзак. И он хотел, чтобы кто-то с ним поехал, он говорил: «Я очень устал». Ну, вы представляете, человек лечит, вот у кого-то что-то болит и не надо там пить какие-то таблетки, посещать какие-то процедуры, а приходишь – он тебя лечит. И таких желающих было вот, вот столько… И он лечил. В конце концов, сказал, что устал. Он обратился и к Илье, потом еще был ученик Василий. Про Василия не слышали?

Оксана: – Знаю только, что Сергей, Илья и Джон. Но там, наверное, много было…

Ирина: – Ну вот, и он стал просить, чтобы кто-то с ним поехал. А мы с Жорой тогда собирались, это конечно была моя идея, поехать на заработки в деревню Шульгинку собирать облепиху. Уже билеты заранее были куплены, и нам никак было не отменить это. Все уже договорено, с кем останется кобель, не оставишь же… И Жора говорит: «Старичок, я, мол, постараюсь вернуться, но, говорит, – как получится». Я не помню, он Джона звал или не звал: по-моему, они тогда так уже не общались. Ян рассказывал о Джоне, ну, какие-то смешные истории рассказывал. Но я его не видела, только слышала рассказы, а познакомились мы уже после смерти Яна.
И в результате Ян поехал один и пропал. Вот так. А, он у меня нож попросил. У меня нож был, который сделали зэки, там была такая сталь, которую можно было не затачивать, какое-то такое полотно, потрясающий нож. Попросил напрокат. Ну а потом вот случилось то, что случилось. Он дал парню, который его подвозил, координаты городские. Когда нашли тело, то вышли на этого шофера, он сказал: «Да, у меня бумажка сохранилась. Я его подвозил, и он приглашал меня, если я буду в городе, заходить». Что вообще для него было несвойственно: давать свои координаты, кого-то приглашать. Ну, так вот все это и произошло. Для меня это была такая большая трагедия. Я очень переживала, что это такой этический момент… мы все к нему обращались за помощью, и он всех нас лечил, включая даже мою кошку. А когда он обратился за помощью, то… Видимо, он что-то чувствовал, сил не было.
Он же мне астму вылечил.
Оксана: – А расскажите?
Ирина: – Он спросил, что со мной. Когда Ян попал ко мне домой, то проспал двое суток, проснулся, поел бутербродов и ходил что-то там, а потом спросил, что со мной. Я сказала, что приступ астмы.
Джон: – А ты перенервничала, да.
Ирина: – Да, видимо, от того, что человек, которого я первый раз вижу, спит двое суток. На нервной почве вот этот жуткий приступ.
В общем, уложил Ян меня, лежу я, полностью беспомощна, потому что все силы уходят на то, чтобы дышать. Лежу и думаю, что он будет делать. А он же молчит, только руки так легко положил, а мизинец чуть немного в сторону – очень специфическое положение рук, совершенно невесомое и неощутимое. Сначала ничего не чувствовалось, и вдруг оказалось, что мы составляем одно целое, как будто что-то циркулирует в нас и мы составляем замкнутую систему. Это ощущение даже сравнить ни с чем нельзя.
И через сколько-то времени мне стало легче, я села. Руки его с меня соскользнули, мне сразу опять плохо. Он говорит: «Вот так больше не делай. Это неполезно и тебе, а в первую очередь – мне».

Джон: – Что не делай?

Ирина: – Ну, он проводил сеанс, а я без разрешения встала. То есть, я его оборвала.
Так и сказал: «В первую очередь, мне. Лежи, я скажу, когда». И все то же самое. Он говорит: «Я вылечу. Есть еще что-то?» Я говорю: «Аллергия на рыбу». Он говорит: «Я могу убрать». Но поскольку его лицо так осунулось, это была какая-то тяжелая работа, я говорю: «Ты можешь убрать астму?» Он говорит: «Да, у тебя не будет астмы». Она у меня была с 3 лет, а вот эта наша встреча произошла в 25. Еще два сеанса – и больше у меня ни одного приступа в жизни не было. Он говорит: «У тебя больше не будет приступа». Я говорю: «Как это? Как ты это делаешь?» Он говорит: «Мастер может все».
Ну, насчет рыбы я уже махнула рукой, для меня это было непринципиально, я же не ела ее никогда и не страдала от этого. А то, что лечение давалось ему не просто так, было очевидно. Обычно он после сеанса (он так это называл) всегда просил: “Завари мне чайку покрепче…”.
Оксана: – После «большого дома» он уже не лечил?
Ирина: – Он мог, но был уже, конечно, гораздо слабее. Жора, он знал его, когда он делал такие… фантастические вещи.
А, был еще случай. Я колола орех, расколола зуб, а к зубному было идти неохота и страшно. И зуб начал болеть ночью. Я говорю: «Ты можешь убить нерв? Потому что лекарства не действуют», – Ян в соседней комнате был. Он говорит: «Я себя плохо чувствую». Ну, нет так нет: лежу-мучаюсь, и ногой в спинку кровати так, тынц-тынц, чтобы отвлечься. Долго тынц-тынц делала. И вдруг зуб прошел. Зуб прошел! Я выхожу, говорю: «У меня зуб прошел». Он говорит: «Я знаю». Я говорю: «Это ты»? Он говорит: «Да, это же невыносимо вот это твое тынц-тынц-тынц-тынц». Он из соседней комнаты убил нерв. То есть, я не знаю, каким он был до того, как я его увидела, но то, что я увидела, восхищало. Ян в то время был божество для окружающих.

Оксана: – А кто такой Жора?

Ирина: – Ну, Жора – это один из его ближайших друзей, за которого я потом вышла замуж. Вот так все и случилось. Сначала появился у меня Ян, а Жора остался в квартире на улице Рентгена. То есть, это тоже по Кировскому, в другую сторону от Кировского моста перпендикулярная улица: они там вдвоем снимали. Сначала переселился Ян, а потом я не знаю, не помню, каким боком, но сначала появился Жорин чемодан, а потом появился Жора с такой бородой, с таким взглядом, что я себе думаю: «Боже мой, какой ужас». Ну вот, а потом Жора переселился. У нас на Кировском всегда играл магнитофон, Тоша очень любил Джетротал, Йес, Битлз, Дженесис… Все коробки из-под пленки были им разрисованы и выкинула я их месяца три назад, огромную большую коробку. Как-то было все очень так… интересно. Я, видимо, в том времени как-то осталась, законсервировалась, поэтому оно для меня очень дорого. И самые интересные люди и знакомства случились там. Вот единственный остался Джон и Тася. Был еще один друг, но вот он два года как пропал и… То есть, вот о каких-то вещах даже нельзя говорить ни с кем, они не поймут. Люди не поймут, о чем речь вообще. Вот так вот. С этим и живу.
Оксана: – Вот и к Джону так, приедешь на семинар, после возвращаешься домой и… что ты кому будешь рассказывать? Минимум что подумают – секта.
Ирина: – А про такого человека как Ян вообще никому нельзя было сказать. Потому что скажут: «Слушай, подними челку. У тебя на лбу ничего не написано, что ты больная там или еще чего-то»?
Уже под конец, когда недолго оставалось Яну до конца… Он же был на голову выше всех, он был очень эрудированный. У него память была феноменальная, книги он читал с дикой скоростью, рассказчиком был великолепным, чувство юмора было очень хорошее. И я думала все время: как же ему скучно с нами. Единственная тема, на которую он не мог со мной говорить и конкурировать, – собаки. Я занимаюсь разведением собак. А так… он знал все. И у меня, я же машинисткой была «слепой», был клиент такой, Александр Маркович Эткинд. Это очень известный человек и сейчас, вообще это человек – фантастический. Я думаю, у меня так мысль зрела-зрела, зрела-зрела, я печатала-печатала его работы, все время подкладывала еще один экземпляр, потому что очень умные, интересные работы. И я их познакомила. Решила, что достойные два интеллекта, они должны друг друга понять. Вот этот Саша, Александр Маркович, он был поражен, говорит: «Ирина, как было интересно. Я бы хотел продолжить знакомство». Ну, и Ян сказал: «Да, это было круто». То есть, он никогда не говорил пространные вещи. Он сказал: «Это было круто». То есть, им было о чем поговорить. Это были очень интересные два человека. И этот Саша меня спрашивал: «Ну, я бы еще хотел встретиться, у меня есть еще темы, которые мы бы обсудили». И вот тогда-то Ян уехал, сказав: «Я вернусь – и мы продолжим». И я вот думаю: а если бы он не уехал, а если бы они продолжили, может быть, все бы было по-другому? Такое впечатление, что Тоша достиг всего в лечении, надо было, может быть, что-то менять, и он не знал… Но это мои предположения. Во всяком случае, вот эта моя идея, которую я все-таки осуществила, она оказалась для них полезной, им было интересно. Никто же не знал, что он поедет и умрет вдруг так вот.